Если говорить людям одну только правду, рано или поздно вас в этом уличат
Фэндом: Loveless, события манги не учтены.
Суд. Высокое холодное помещение – Зал Заседаний. Народу собралось достаточно: кто эти люди, зачем они здесь? читать дальшеЯ вижу всех впервые, неужели им доставляет удовольствие копаться в чужих ошибках? Вряд ли у них хватит ума учиться – только пустой треп с соседками по вечерам. В уголке трепещут ушки учительницы. Что? О Ками-сама, и вы здесь...
Инспектор Куросима велел мне одеться в школьную форму, но я пришел назло всем (гм, кому именно?) в рваных джинсах, стоптанных кедах и рваном свитерке. Не стоит делать из меня жертву. Лицо, как всегда, пестреет пластырем: накануне рубероид маминой крыши сорвало окончательно.
А вот и ты. Даже сейчас – загнанный зверь! – ты продолжаешь смотреть сквозь них. На эшафот – с гордо поднятой головой. Ловишь мой взгляд – и сердце сладостно замирает, сбивая дыхание. Я здесь, мой Боец. Со скамей доносятся выкрики, но ты не реагируешь, ты выше их мелочности и фальшивой справедливости. Ты смотришь только на меня, пока судебные приставы пытаются навести порядок. Не понимаешь, почему очутился здесь: в самом деле, или это душевная болезнь, как говорит психиатр? Если и так, то мы больны друг другом. Я с тобой, терпи.
No more talk
of darkness,
Forget these
wide-eyed fears.
I'm here,
nothing can harm you -
my words will
warm and calm you.
Ты пел когда-то эти строки. Я допоздна засиделся у компьютера и не услышал, как ты снова тихо вошел через балконную дверь. Прислонился к косяку, долго молчал, потом негромко запел, едва слышно полушепотом, будто стесняясь. Наверное, в твоих глазах была нежность. Ты всегда смотрел на меня с нежностью, протяжной и необъяснимой. Ты такой высокий, самоуверенный, выхолощенный, люди на улице непроизвольно уступают дорогу, расшвыриваемые небрежными тычками твоей ауры. И в этих глазах – Господи, голубой лед, потустороннее лезвие бритвы – нежность, глубинная, переходящая в... любовь?..
Ты постоянно повторяешь, что любишь меня. Что бы ни говорил инспектор, это было тепло. Чуть терпкое чувство с горечью полыни и дурманом. А не просто болезненная склонность.
I'm here,
with you, beside you,
to guard you
and to guide you . . .
Они говорят, ты опоил меня чем-то. В крови были следы наркотических веществ, мол, отсюда и галлюцинации обо всех этих аренах и заклинаниях. Правда? Они досадливо плюются, им сводит челюсти брезгливым отвращением.
Хентай. Извращение.
Но ты же любил. Или думал, что любишь меня. Я не хотел признаться даже себе, как мне нравились твои поцелуи. Ты держал меня в объятиях, так крепко, что щеки начинали пунцоветь (гм, нехватка воздуха?). Я не задумывался над тем, чего ты хочешь, а у тебя хватало терпения (или мазохизма), чтобы меня не торопить. Ты умел ждать.
Let me be
your shelter,
let me
be your light.
You're safe:
No-one will find you
your fears are
far behind you . . .
Оказывается, они давно за тобой наблюдали. Они знали о тебе и Сэмее все. Как им казалось.
Он бил тебя. Нечасто, но изощренно. Твои глаза... они всегда смотрели слишком независимо, синий лед смеялся над миром, а Сэмей воспринимал это на свой счет. Он хотел поймать ветер. Он хотел доказательств твоей покорности: self-made ожерелье, выписанное вокруг шеи раскаленным ножом показалось ему идеальным тавро. А... тебе это понравилось. Ты запрокидывал голову, подставляя себя ночному ветру: боль, смешанная с удовольствием. То, к чему тебя плетью приучал сенсей. Мой бедный Боец с искалеченной, вывернутой наизнанку душой. Это мне рассказали уже в полиции. Сенсей лишил тебя ушек. Все та же боль, пронизывающая тело сетью, пробегающая вдоль позвоночника. Ты кричал. А после... после с благодарностью целовал своего учителя. Мой брат, в свою очередь, играл тобой, а тебе было все равно. Психиатр много говорила о тебе, я читал составленное ею заключение: мазохист, наркоман, извращенец. Педофил. И еще горстка всяких - филий, - фобий и - маний. В полиции меня все очень жалеют, не понимаю почему.
А потом ты убил Сэмея. Ты. Поэтому и молчал, когда я пытался вытрясти хоть какие-нибудь обрывки информации. Хотя бы в этот раз не стал лгать. Я не виню тебя: Сэмей заигрался. Нет хуже хозяина, чем бывший раб. Раб условностей, общества, семьи. Он приучил тебя к наркотикам. Он ласкал тебя левой рукой, правой всаживая иглу под ноготь. А твой сенсей мельком улыбался, пронзая булавкой очередную бабочку. Они хотели, чтобы и ты навеки остался с ними, чтобы твоя красота, запертая за стеклом, всегда радовала глаз. Сэмей заигрался. Он сгорел в пламени своих грехов.
All I want
is freedom,
a world with
no more night . . .
and you
always beside me
to hold me
and to hide me . . .
Ты пришел ко мне. Все жаждут теплоты и ласки. Они нашли тебя. Кто бы мог подумать, что в отвергнутом простачке Кё взыграет чувство собственника: он позвонил в полицию.
Все они делали это из любви к тебе, к твоей северной непокорной душе под скандинавской внешностью. Сэмей. Он привязывал к себе кнутом и пряником. Вместе вы были непобедимы. Твоя кровь для него – вино славы. Ритцу Минами. Он предпочитал кнут. Что происходило в вашей секте, я могу лишь догадываться, а полиция только начинает распутывать ниточки. Кё любил тебя. Он предлагал тебе пряничный домик, но ты быстро пресытился: сладкое отбивает аппетит. Мне ли тебя винить, koi.
Я тоже люблю. Я отвергаю тебя, чтобы доказать эту любовь. Я дарю тебе ее апофеоз. Это будет красиво, уверен, у тебя получится. Поэтому я прилежно говорю в суде все, что видел, повторяю твои слова. Присяжные хмурятся, журналисты строчат в блокнотах, обвинитель доволен, он начинает речь, полную праведного негодования и жалости к бедному мальчику. Уточняю, «бедный мальчик» - это я. Не перепутайте. Я рассказываю все-все. Кё смотрит на меня волком, он жаждет порвать мне глотку. Почему, сволочь, ты же сам засадил его на скамью подсудимых?!!
Then say you'll share with
me one
love, one lifetime . . .
Let me lead you
from your solitude. . .
Теперь я его спасаю. Спасаю от самого себя. Обвинение: растление малолетних (саёнара, ушки, ты сама нежность), хранение запрещенных наркотических веществ. И – внимание, господа! – убийство. Ты пытаешься поймать мой взгляд; не бойся, я здесь. Виновен, несомненно виновен – единогласный вердикт присяжных. Гм, смягчающие обстоятельства учтены: уголовное дело о секте, именующей себя «Школа стражей» заведено. Ты – жертва. Это ты Агнец, на которого надели кандалы из блестящего металла. Я хочу попробовать его на вкус. Agnus Dei. Помолитесь за его душу.
Я люблю тебя, Агатсума Соби. Итак, напоследок еще разок эпатируем публику (хотя, куда уж больше после моих откровенных рассказов с подробными описаниями): я подхожу к тебе, проскользнув мимо охранников. Они не догадываются, что я хочу сделать. Гм, теперь курс психотерапии мне обеспечен.
Я целую тебя.
- Я люблю тебя, - повторяю твои слова, слова, которые должен был сказать сам, но слышал от тебя каждый день. Пускай дурман, пускай обман. Я верю в твою искренность, в тебя.
А ты веришь в меня. Ты понял, что я только что спас тебя. Финальный аккорд финальной части сонаты. Сегодня ты станешь по-настоящему свободным. Это – апогей, резкое крещендо всего сущего. Мой дар – лучший в твоей жизни. Доказательство моей любви теперь надежно спрятано у тебя под языком. Прежде чем тебя увели, я увидел то, ради чего умру спокойно. Синий лед растаял. Растаял для меня. И не стало вокруг людей, шума слов и криков, исчезли зудящие прикосновения.
Share one love, one lifetime…
Лучше. Я разделю с тобой смерть. Нас соединило в поцелуе лезвие. Навсегда.
Past the point of no return,
The final threshold –
What warm, unspoken secrets
Will we learn?
Beyond the point of no return…
Меня зовут Аояги Рицка. Сегодня я обрету целостность с тобой.
22. 02. 2008 г.
Суд. Высокое холодное помещение – Зал Заседаний. Народу собралось достаточно: кто эти люди, зачем они здесь? читать дальшеЯ вижу всех впервые, неужели им доставляет удовольствие копаться в чужих ошибках? Вряд ли у них хватит ума учиться – только пустой треп с соседками по вечерам. В уголке трепещут ушки учительницы. Что? О Ками-сама, и вы здесь...
Инспектор Куросима велел мне одеться в школьную форму, но я пришел назло всем (гм, кому именно?) в рваных джинсах, стоптанных кедах и рваном свитерке. Не стоит делать из меня жертву. Лицо, как всегда, пестреет пластырем: накануне рубероид маминой крыши сорвало окончательно.
А вот и ты. Даже сейчас – загнанный зверь! – ты продолжаешь смотреть сквозь них. На эшафот – с гордо поднятой головой. Ловишь мой взгляд – и сердце сладостно замирает, сбивая дыхание. Я здесь, мой Боец. Со скамей доносятся выкрики, но ты не реагируешь, ты выше их мелочности и фальшивой справедливости. Ты смотришь только на меня, пока судебные приставы пытаются навести порядок. Не понимаешь, почему очутился здесь: в самом деле, или это душевная болезнь, как говорит психиатр? Если и так, то мы больны друг другом. Я с тобой, терпи.
No more talk
of darkness,
Forget these
wide-eyed fears.
I'm here,
nothing can harm you -
my words will
warm and calm you.
Ты пел когда-то эти строки. Я допоздна засиделся у компьютера и не услышал, как ты снова тихо вошел через балконную дверь. Прислонился к косяку, долго молчал, потом негромко запел, едва слышно полушепотом, будто стесняясь. Наверное, в твоих глазах была нежность. Ты всегда смотрел на меня с нежностью, протяжной и необъяснимой. Ты такой высокий, самоуверенный, выхолощенный, люди на улице непроизвольно уступают дорогу, расшвыриваемые небрежными тычками твоей ауры. И в этих глазах – Господи, голубой лед, потустороннее лезвие бритвы – нежность, глубинная, переходящая в... любовь?..
Ты постоянно повторяешь, что любишь меня. Что бы ни говорил инспектор, это было тепло. Чуть терпкое чувство с горечью полыни и дурманом. А не просто болезненная склонность.
I'm here,
with you, beside you,
to guard you
and to guide you . . .
Они говорят, ты опоил меня чем-то. В крови были следы наркотических веществ, мол, отсюда и галлюцинации обо всех этих аренах и заклинаниях. Правда? Они досадливо плюются, им сводит челюсти брезгливым отвращением.
Хентай. Извращение.
Но ты же любил. Или думал, что любишь меня. Я не хотел признаться даже себе, как мне нравились твои поцелуи. Ты держал меня в объятиях, так крепко, что щеки начинали пунцоветь (гм, нехватка воздуха?). Я не задумывался над тем, чего ты хочешь, а у тебя хватало терпения (или мазохизма), чтобы меня не торопить. Ты умел ждать.
Let me be
your shelter,
let me
be your light.
You're safe:
No-one will find you
your fears are
far behind you . . .
Оказывается, они давно за тобой наблюдали. Они знали о тебе и Сэмее все. Как им казалось.
Он бил тебя. Нечасто, но изощренно. Твои глаза... они всегда смотрели слишком независимо, синий лед смеялся над миром, а Сэмей воспринимал это на свой счет. Он хотел поймать ветер. Он хотел доказательств твоей покорности: self-made ожерелье, выписанное вокруг шеи раскаленным ножом показалось ему идеальным тавро. А... тебе это понравилось. Ты запрокидывал голову, подставляя себя ночному ветру: боль, смешанная с удовольствием. То, к чему тебя плетью приучал сенсей. Мой бедный Боец с искалеченной, вывернутой наизнанку душой. Это мне рассказали уже в полиции. Сенсей лишил тебя ушек. Все та же боль, пронизывающая тело сетью, пробегающая вдоль позвоночника. Ты кричал. А после... после с благодарностью целовал своего учителя. Мой брат, в свою очередь, играл тобой, а тебе было все равно. Психиатр много говорила о тебе, я читал составленное ею заключение: мазохист, наркоман, извращенец. Педофил. И еще горстка всяких - филий, - фобий и - маний. В полиции меня все очень жалеют, не понимаю почему.
А потом ты убил Сэмея. Ты. Поэтому и молчал, когда я пытался вытрясти хоть какие-нибудь обрывки информации. Хотя бы в этот раз не стал лгать. Я не виню тебя: Сэмей заигрался. Нет хуже хозяина, чем бывший раб. Раб условностей, общества, семьи. Он приучил тебя к наркотикам. Он ласкал тебя левой рукой, правой всаживая иглу под ноготь. А твой сенсей мельком улыбался, пронзая булавкой очередную бабочку. Они хотели, чтобы и ты навеки остался с ними, чтобы твоя красота, запертая за стеклом, всегда радовала глаз. Сэмей заигрался. Он сгорел в пламени своих грехов.
All I want
is freedom,
a world with
no more night . . .
and you
always beside me
to hold me
and to hide me . . .
Ты пришел ко мне. Все жаждут теплоты и ласки. Они нашли тебя. Кто бы мог подумать, что в отвергнутом простачке Кё взыграет чувство собственника: он позвонил в полицию.
Все они делали это из любви к тебе, к твоей северной непокорной душе под скандинавской внешностью. Сэмей. Он привязывал к себе кнутом и пряником. Вместе вы были непобедимы. Твоя кровь для него – вино славы. Ритцу Минами. Он предпочитал кнут. Что происходило в вашей секте, я могу лишь догадываться, а полиция только начинает распутывать ниточки. Кё любил тебя. Он предлагал тебе пряничный домик, но ты быстро пресытился: сладкое отбивает аппетит. Мне ли тебя винить, koi.
Я тоже люблю. Я отвергаю тебя, чтобы доказать эту любовь. Я дарю тебе ее апофеоз. Это будет красиво, уверен, у тебя получится. Поэтому я прилежно говорю в суде все, что видел, повторяю твои слова. Присяжные хмурятся, журналисты строчат в блокнотах, обвинитель доволен, он начинает речь, полную праведного негодования и жалости к бедному мальчику. Уточняю, «бедный мальчик» - это я. Не перепутайте. Я рассказываю все-все. Кё смотрит на меня волком, он жаждет порвать мне глотку. Почему, сволочь, ты же сам засадил его на скамью подсудимых?!!
Then say you'll share with
me one
love, one lifetime . . .
Let me lead you
from your solitude. . .
Теперь я его спасаю. Спасаю от самого себя. Обвинение: растление малолетних (саёнара, ушки, ты сама нежность), хранение запрещенных наркотических веществ. И – внимание, господа! – убийство. Ты пытаешься поймать мой взгляд; не бойся, я здесь. Виновен, несомненно виновен – единогласный вердикт присяжных. Гм, смягчающие обстоятельства учтены: уголовное дело о секте, именующей себя «Школа стражей» заведено. Ты – жертва. Это ты Агнец, на которого надели кандалы из блестящего металла. Я хочу попробовать его на вкус. Agnus Dei. Помолитесь за его душу.
Я люблю тебя, Агатсума Соби. Итак, напоследок еще разок эпатируем публику (хотя, куда уж больше после моих откровенных рассказов с подробными описаниями): я подхожу к тебе, проскользнув мимо охранников. Они не догадываются, что я хочу сделать. Гм, теперь курс психотерапии мне обеспечен.
Я целую тебя.
- Я люблю тебя, - повторяю твои слова, слова, которые должен был сказать сам, но слышал от тебя каждый день. Пускай дурман, пускай обман. Я верю в твою искренность, в тебя.
А ты веришь в меня. Ты понял, что я только что спас тебя. Финальный аккорд финальной части сонаты. Сегодня ты станешь по-настоящему свободным. Это – апогей, резкое крещендо всего сущего. Мой дар – лучший в твоей жизни. Доказательство моей любви теперь надежно спрятано у тебя под языком. Прежде чем тебя увели, я увидел то, ради чего умру спокойно. Синий лед растаял. Растаял для меня. И не стало вокруг людей, шума слов и криков, исчезли зудящие прикосновения.
Share one love, one lifetime…
Лучше. Я разделю с тобой смерть. Нас соединило в поцелуе лезвие. Навсегда.
Past the point of no return,
The final threshold –
What warm, unspoken secrets
Will we learn?
Beyond the point of no return…
Меня зовут Аояги Рицка. Сегодня я обрету целостность с тобой.
22. 02. 2008 г.
@музыка: The phantom of the opera
@настроение: боль
@темы: Творчество