Лестница и ветер

[balza]

Название: Лестница и ветер
Автор: Ирина Бальза
Жанр: драма


Каждый вдох был яркой сияющей вспышкой. Она не шла, нет, это был полет, полет весны и счастья, дурманящий до головокружения. Далеко перед ней расстилался мир, который казался искрящейся вечностью, всегда с запахом весны и пузырьками шампанского. Она улыбалась жизни так, что даже зубы замерзали от ветра, отчего ей становилось еще смешнее. Вперед, в мир, в жизнь! И пусть никто не мешает, только ветер вокруг и желтый кирпич дороги под ногами. Она начала свой путь. Жизненный путь.
Своевольная цыганка, не по крови, нет, просто глубоко в душе надрывно кричала безумная скрипка, требуя идти, бежать, лететь! Ей казалось, что ничто не может быть лучше, чем вечная лента дороги, ветер, беззастенчиво треплющий кудри ржавого ведьминского цвета, разбрасывающий на мили вокруг звон ее монисто. Поступь была легка, и в глазах плескался юный задор.
Шум голосов, касания рук, иглы взглядов – неизбежная составляющая пути, она даже находила в переливающемся сотнями оттенков внимании своеобразное очарование. Подбородок вверх, каждая ресничка покрыта густым слоем туши – она готова покорять, ей разонравился кирпич дороги, пусть теперь это будут тела сраженных ее красотой и загадочностью! Стоит ли останавливаться, чтобы дослушать серенаду? Отобедать во французском ресторане? О нет, оно того не стоит. Оно не стоит ее. Она думала, что знает все, как свойственно заблуждаться в молодости.
Ярды, километры, мили, складывающиеся, вопреки правилам математики, в года. Сколько этих единиц измерения уже остались позади? Трудно сказать. И ветер, вчерашний наперсник, сегодня заставлял лишь плотнее кутаться в шерстяной кардиган, прикрывая глаза от яростных порывов. Ныли натруженные ноги. Куда она идет? Зачем она идет? Каждый вопрос как острая игла, пронзающая висок. Дыхание потяжелело, а шаг теперь меньше всего напоминал прежний летящий танец. Локоны еще призывно рыжели, но в неистовом металлическом звоне браслетов все ярче чувствовалась ярость. Она устала. Бог видит, как она устала от пути, но разве можно с него свернуть, остановиться? А можно остановить лавину? Именно. Вперед, вперед, но теперь командует не она, а ей. Так тяжело… одной. Одной… И рука натыкается на тепло чужой руки, быстро сжимает, до боли, боясь потерять, боясь увериться, что это мираж, один из тех, что все чаще приходят в снах.
- Я ждал.
- Я пришла.
И снова вспышка радости взметает ореол волос. Эта радость не похожа на предыдущую лихорадку, нет, она горит ровным пламенем домашнего очага, возле которого так приятно обогреться в летнюю ночь. Не безумие весны, но покой лета. И да будет так. Во веки веков. Аминь, - добавляют ее губы – тихая улыбка. Теплая ладонь и большое сильное тело рядом, то, на которое не страшно падать. Две души, два разума – как сложно и как бесконечно просто. Ее спутник жизни. Рыжие локоны и черные густые пряди, белые сливки кожи и солнечный загар тайных пляжей. Сочетание жизни, которой не хочется делиться больше ни с кем.
Но кому интересны ее желания?
Лестница. Она появляется в жизни каждого, раньше или позже, но еще никто не ускользнул от ее крошащихся ступеней. Лестница как вечный символ. Что, впрочем, не делает ее менее реальной.
На ее лестнице бушевал ветер. О-о, ветер ее юности, вечный спутник дороги, скрашивающий путь, появился вновь, ослепляя белыми манжетами и начищенными острыми носками туфель. Другой, совсем не похожий на человека, преданно идущего рядом. В светлых блондинистых прядях, ровных линиях осанки – во всем чувствовалась холодная свежесть порывов. Но глаза… Заглянув в них, можно было сойти с ума, быть унесенной в диком вихре кружащейся, рвущейся голубизны.
И она сошла, забыв обо всем на свете: о ступенях, любимом, чувствах; все вокруг стало абсолютно неважным, была лишь она, ветер и танец, в котором он уверенно вел ее к пропасти. Вихри били по глазам, заставляя жмуриться, слепнуть. Она спотыкается. И время будто замирает на эти мгновения полета – жалкого и отчаянного, когда мысли и воспоминания в биллионы раз ускоряются по сравнению с отяжелевшими секундами. Это свободное падение с предсказуемым печальным финалом. Где-то за гранью сознания цинично смеется ветер, толкнувший ее в спину. Ему весело, как было весело и раньше: во время танца, когда близость касаний вызывала жар и неясную тяжесть желаний; во время поцелуя, когда мягкость губ была несопоставима с их холодом, а привкус мяты заставлял впиваться еще сильнее и глубже; во время близости, когда ноги обвивают горячее худое тело, притягивая ближе, и зубы скользят по коже, безжалостно пробуя ее на вкус. Она забылась, потерялась, отдавая всю себя во власть безумной стихии. На растерзание. Ведь порой ничего не хочется больше, чем стать легким перышком, послушно плывя по воздуху, где кормчий – ветер. Ни о чем не думать… особенно о том, что вдоволь наигравшись, своевольник отбрасывает перышко, нимало не заботясь о его дальнейшей судьбе. Такая уж короткая память у него – у ветра.
И тогда вновь срабатывают законы гравитации: она с размаху ударяется о каменные ступени, казалось, раздробив коленные чашечки. Из горла вырывается хриплый крик-стон. И приходит боль. От осознания всей сотворенной глупости, от безумия которой не остается ничего, кроме пустоты и грязи. Грязи измены. Ей не подняться. Ей не подняться самой. Размазывая слезы по щекам, она крепче вцепляется в ведущую ее руку. Руку того, кто был рядом, на чье плечо так приятно положить отяжелевшую от дневных забот голову, в чьи объятия заворачиваешься, как в теплый свитер. Это тот, кто настолько удобен, что стал предметом интерьера, опорной тростью на дороге жизни. И из-за этого удобства он, изнашиваясь, все менее заметен, от года к году на нем блекнут краски. Это тот, кого с непринужденной легкостью оттер яркий ветер-бастард.
Она кричит, но до его ушей не доносится ни звука. Он шагает вперед, не заметив падения спутницы, он чувствует только пальцы, тянущие его назад. Оборачивается. С тупой болью где-то в межреберьи она видит постепенно пустеющий взгляд, будто она тает в его сознании, исчезая с сетчатки. И не помогут уже ни взмах шевелюры, ни перестук монист. Она стала призрачной. Никем.
Большая теплая рука легко освобождается от судорожной хватки. Его нет. Его больше нет рядом. Вот это – во веки веков. Аминь, и она остается стоять на коленях посреди высокой лестницы с выщербленными ступенями, одна в затхлом безветрии, наедине с еще длинной дорогой и открытыми ранами. Она понимает все, и боль от осознания этого делает глаза безбожно стеклянными, но поздно. Все всегда происходит слишком поздно. За любые ошибки приходится платить, но цену с нами согласовывать не станет никто.
Лечь и умереть или ползти дальше?
Смысл?